Ванда Вэй соизволила вспомнить обо мне и однажды попросила о личной встрече…
Та «простецкая» вечеринка у Чилли Чейна здорова изменила мою и нашу с Шонной жизнь: Шонна ворвалась, наконец, в будни большого света, стала желанным и весьма переборчивым автором для всех бабилонских и иневийских «глянцев», а я — я тоже вынужден был вступить на карьерный эскалатор, вознесший меня над былыми равными и старшими товарищами, Кохеном, Бетолом… Одно тянет за собой другое: похвастался перед стариками возобновленным знакомством с нашим «суперстаром» Чейном, Яблонский тотчас извлек из этого знакомства практическое применение, сосватал моего папашу инвестором в телепостановку, а Чилли Чейна — главным романтическим героем туда же… Как это ему удалось — не знаю, Яблонски вообще имеет на отца немалое влияние… То есть, и киношно-телевизионный мир стал мне каким-то боком близок, если и не эмоционально, то по делам. Так вот, на той вечеринке Ванда Вэй положила, что называется, на меня глаз, и Шонна это заметила. Заметив — у Шонны легко хватило на это ума — она ничем и никак не проявила этого на людях, но дома устроила мне «сцену у пруда»: дескать, мол, не давал бы повода — не строила бы глазок, не ворковала бы в ухо, не ржала бы как лошадь… как старая похотливая кляча!.. Ты ей дал повод! Наплевав на меня!
— Ши, дорогая… — Честно скажу, я даже растерялся от столь бурного наката по столь ничтожному поводу. — Ши, послушай меня…
— Ты геронтофил, да? Скажи, любишь бабушек?
— Ши, не стоит быть такой вульгарной, прошу тебя. И кстати говоря, она вовсе не старуха.
— Ей сорок восемь! Это она вульгарна, не я!
— Сорок три, не преувеличивай.
— Даже сорок девять! А выглядит вообще на семьдесят! Как ты мог…
— Сорок три. Что — я мог??? Я ее не охмурял и за сиськи не лапал, свидание не…
— У нее и сисек нет!
— … не назначал. Тебе не идет грубость. И она не старуха, и она не ржала, и не ворковала. Зачем она мне, когда ты есть? — Тут я сказал привычную правду, но уже не всю… увы… В Ванде, несмотря на ее сороковник с хвостиком, целый океан шарма, холеной свежести мультимиллионерши и еще что-то такое… женское… А Шонна — чем дальше, тем чаще ссылается на головную боль и усталость. Классика семейной жизни, называется. Это при том, что со времен тетки из универсама, у меня было только две скоротечных случайных связи, с интервалом в два года… без любви, но с обязательным использованием презервативов… Одна и другая — с практикантками, которых по линии мин'юста иногда навязывают нам на стажировку.
И уже год, как я не сотворил ничего нового в своем компьютерном «городе», только отшлифовывал до обстругивал ерунду по мелочи, ссылаясь перед самим собой — почти как Шонна в постели — то на усталость, то на дела, то на отсутствие вдохновения…
С легкой руки Чила, и Ванда доверила охрану своего основного, загородного, жилища нашей «Сове», а встречу назначила в ресторане, очень дорогом и малодоступном для прессы. По телефону сказала только, что дело для нее весьма важное. Важное — так важное, встретимся, в четырнадцать ноль ноль, столик заказан. Я был уверен, что посещение «Летучей улитки» влетит мне в копеечку, но сокрушительно ошибся: чайничек «каркадэ» для Ванды и чашечка жидкого «американо» для меня, — итого на сумму сто двадцать талеров! Я за такие деньги могу уверенно пообедать в скромном ресторанчике «Узалива», вдвоем, хотя и без вина. А здесь — ай да улитка! Сто двадцать талеров за несколько глотков неалкогольной жидкости, с ума сойти. Но я испытал чуть ли ни катарсис, оплачивая счет, потому что настраивался на полноценный обед тысячи в три, в четыре… А сто двадцать талеров я смело опущу фирме в зоб, оприходуют как представительские расходы, здесь проблем не будет. И не было, разумеется, и оприходовали.
Если взглянуть ретроспективно — можно задать вполне резонный вопрос: какого хрена я заранее готов был вывалить столь нешуточные бабки за обед, пусть и в обществе легенды отечественного подиума и кинематографа, если бизнес не требовал от меня этого, и если я не собирался разворачивать обеденное общение в некую иную плоскость? Стоило только беспристрастно оценить логику моих намерений, как все стало бы на свои места в моей черепной коробушке… Да… Задним умом все мы крепки, а тогда я с легкой душой сунул для будущего отчета чек в бумажник, и поехал «на место происшествия», то есть, домой к Ванде, искать там НЛО и привидения…
Олга Бунаго из Иневии, старуха-аристократка, для которой агентство «Сова» в моем лице однажды решало эзотерическую проблему, — это дама такого уровня геральдической знатности, что любому из нашего пресловутого «бомонда», не исключая и высший политический, который при Дворце, глазом не моргнув, даст от ворот поворот — «не примет» — и любой покорно утрется, не особенно-то и опозоренный в глазах остальной части нашего Большого света, вскормленного в условиях республиканской демократии и абсолютного равенства сословий, потому что в сравнении с маркграфами Бунаго, даже королевская семья Виндзоров во вражеской Британии — всего лишь худородные выскочки, корнями из мелких немецких князьков. А я — как раз тот непрактичный парень, который довольно близко общался с графиней и даже заклинал в ее доме призраков, но не озаботился закрепить престижнейшее из знакомств… Однако, хватило и сей мимолетной малости, поддержанной, правда, личной дружбой с Чилли Чейном, чтобы в «высоком шоу-свете» нас с Шонной приняли как равных. Эта моя история, рассказанная на «простецкой» вечеринке, имела успех и породила кучу подражателей среди знаменитых домовладельцев… Кстати, Чил обманул меня бессовестнейшим образом: плохо одетой гопоты, из числа обитателей богемного олимпа, набилось к нему в дом преизрядно: человек с полсотни единовременно шлялось там, жрущих, пьющих и блюющих, от стола к столу, от бассейна к оранжереям и спальням… Но все обещанные Чилом знаменитости, отечественные и зарубежные, а также и многие другие, не менее известные, на той вечеринке были. Ну о-о-очень простые и свойские люди, когда поднажрутся… Я не ропщу на великосветские нравы, ничуть, потому как на наших «совиных», обычных корпоративных вечеринках, особенно ближе к утру, волшебнице Цирцее тоже было бы нечего делать среди полного свинства. Я отвлекся.
У Ванды Вэй в городской квартирке завелись привидения, которых она попросила меня, как человека в таких делах опытного, изгнать.
С чего начинается бесплатное камлание в доме хорошенькой женщины, если шаман — привлекательный мужчина? Правильно, с чаепития. Или кофепития, это безразлично. Дама демонстрирует наряды, макияж, гостиную (реже — кухню), умывальник, посуду, коврики и прочие элементы домашнего уюта, должные свидетельствовать о безупречном вкусе, светских манерах, способности из любых подручных средств свивать…
— Быть может, вы снимете пиджак? Я почему-то недолюбливаю «кондишены» в доме, предпочитаю терпеть жару…
— Если позволите, то — да, жарковато.
Пиджак — такая броня, которой лучше не лишаться, если хочешь сохранить деловую атмосферу и дистанцию, любой желторотый знает это правило… Эх…
— Нет, Ванда, нет, спасибо, я на работе не пью. Чай — другое дело.
— Ах, да, вы правы, Рик. Мы же еще не условились об оплате по предстоящей работе. Надеюсь, цена не будет сл… Хотя — что я такое говорю: чтобы избавиться от этого ужаса, я готова на все… Почти на все.
Господи помилуй! Где она набралась этих киношных сюсявостей? Только что, в моторе еще, была абсолютно вменяемой и остроумной женщиной… А глаза-то какие нахальные… Призраков она боится…
— Не смотрите на меня так уничтожающе, Рик, я действительно боюсь привидений и призраков, и они действительно у меня есть. Вот смотрите: сейчас свет в прихожей погаснет…
И свет действительно сам собой вырубился, но я не сказать чтобы изумился этому, потому что фотоэлементов навидался и в офисной жизни, и в собственной квартире.
— Надо же — погас, как вы и предсказывали!
— Не смейтесь, прошу вас. Молоко наливайте сами, на свою мерку, я боюсь совершить оплошность. Думаю, пока мы с вами пьем чай, все прояснится и вы поймете, о чем я говорю.
Немного погодя, свет в прихожей действительно зажегся, самопроизвольно.
— Вот, видите!
— Прислуга, домашние животные…
— Нет, я одна. А животные — дома, за городом.
— Угу… А крысы? Шучу, шучу, неудачно шучу. Сейчас мы изгоним вашего призрака, если не навсегда, то на некоторое время.
— Нет, нет, нет, мне нужно, чтобы навсегда!
— Зависит только от вас и вашей домработницы. Будьте добры, чистую, чуть влажную тряпочку?
— Тряпочку? — Ванда смотрит на меня во все глаза, и я не могу разобраться в этой томной бабской зелени, опушенной длиннющими ресницами: играет она, или впрямь простодушничает. — Большую?
